Доброго дня, отец.
Наконец-то появилось время
написать тебе первое письмо из России. Находясь здесь, я вспоминаю твои рассказы
о Первой Мировой войне, о России, когда
в феврале 1918 года германские войска за 5 дней заняли почти всю Прибалтику,
Беларусь и Украину.
Тогда
твоя рота взяла Псков и Вы думали наступать дальше на Петроград. Отец,
сейчас, через 23 года, я иду той же дорогой, что и ты. Мы все время наступаем. За первые 20 дней с начала восточной компании
мы прошли 600км. Дальше наша дивизия с боями
взяла Остров, Псков и к началу
сентября мы вышли к пригородам
Ленинграда. С Севера по Карельскому перешейку на Ленинград наступают армия
Маннергейма. Мы с ними соединились в районе крепости Шлиссельбург и взяли город
в блокаду.
Последние 2 месяца мы
активно обстреливаем Ленинград из арторудий. Мы полностью уверены в победе. Ребята
из штабного отделения говорят, что в городе острая нехватка продовольствие и начался
голод. Думаю, русские не продержатся и двух недель.
Отец, мой знакомый Август
Мюллер из 6й пехотной дивизии говорит, что наши танки уже у стен Москвы и 7
ноября Адольф Гитлер хочет провести парад на Красной площади, так что надеюсь к
Рождеству, как и планировал ранее, я уже буду дома.
Сейчас я расскажу одну историю про советский
аэродром. Мой старый добрый фотоаппарат
Фойхтлендер Бесса по-прежнему со мной, так что к письму прилагаю еще и несколько карточек.
В конце сентября 1941 года
по данным разведки с воздуха, недалеко от места нашего дислоцирования, был
обнаружен аэродром русских. Тот самый единственный действующий аэродром,
который принимая русские самолеты с «Большой земли», снабжает продовольствием, медикаментами,
почтой и всем необходимым весь Ленинград
во время блокады.
На днях нашим командованием
был дан приказ захватить этот аэродром, уничтожить зенитные орудия, здание
аэропорта и взорвать взлетно-посадочную полосу.
И вот уже наше 3е отделение
трясется в кузове побитого русским
бездорожьем Опеля Блитц. Караван, состоящий из 20 грузовиков, вытянулся в
струнку по труднопроходимой лесной дороге. Мы ехали замыкающими.
В кузове Опеля мы
вспоминали пройденные европейские города: Амстердам, Брюссель, Париж. Обсуждали
последние результаты футбольного клуба «Шальке» и непонятный для нас приказ №35
о переводе танковой группы Гепнера на Москву в тот момент, когда Ленинград был
почти взят нами.
И в этот момент наша
машина вязнет в болотистой жиже дороги и встает на мосты. Мы чуть отстали от
впередиидущей колоны и нашу остановку никто не заметил. Всем отделением принялись вытягивать
полуторатонный опелек из болотистой
колеи дороги.
Старший по званию
гефрайтер Юрген Шварцкопф не стал помогать и остался стоять у кабины машины. И
вдруг через боковые стекла он увидел непонятные движения в кустах. Это
оказались русские солдаты. На первый взгляд их было около трех десятков. Они
атаковали нас.
"Gewehr" - громко крикнул
Юрген и начал отстреливаться от Иванов из маузера, спрятавшись за дверцей
Опеля. Наши ребята быстро похватали винтовки и заняли оборону.
Юрген быстро побежал к
борту автомобиля за своим пулеметом MG. Русские уже начали нас теснить и на некоторых участках завязались
рукопашные бои. Вся надежда была только на Юргена, тк у него был единственный работающий
пулемет в нашем отделении. Мой чешский ZB-30 заклинило, я ничем не мог помочь и просто упал на землю и
наблюдал за развитием событий.
Бой шел минут 15. Русские
стойко сражались. Потом в дело вмешался «дедушка» Юрген.
И несколькими пулеметными
очередями остановил наступление Иванов.
Бой закончился. Русские
сражались до последнего, даже раненые и те не подпускали нас к себе. Один
русский сержант, безоружный, со страшной раной в плече, бросился на наших с
саперной лопаткой, но его тут же пристрелили. Безумие, самое настоящее безумие.
Они дрались, как звери, — и все погибли.
А мы выстояли. И сегодня
ни над кем из нас не будет стоять деревянный крест с табличкой. На наших лицах
появилась улыбка. Все живы. Четверым нашим раненным быстро оказали
медицинскую помощь и положили в кузов машины.
В такие моменты снять
напряжением может только родной немецкий шнапс.
Машине тоже немного досталось. Прострелена дверь, решетка
радиатора и лобовое стекло. Но это мелочи.
Мы выставили пулеметчика в
сторону леса и еще часа 2-3 вытаскивали нашу машину из колеи.
И тут услышали знакомый звук моторов. Наши машины
возвращались с задания.
Аэродром взять сегодня не
удалось. Большинство наших солдат погибло. Выжившие рассказывают страшные
истории о бое с русскими. Иваны сражались с фантастической стойкостью,
как настоящие дьяволы.
Они зубами вгрызлись в
этот аэродром и отбили все наши атаки. А потом перешли в наступление и
отбросили наши войска обратно. В Гитлерюгенде нам вдалбливали в голову, что
русские нелюди-азиаты. А здесь мы столкнулись с людьми,
которых можно назвать особой расой. Все атаки оборачиваются сражением не на
жизнь, а на смерть. Ни в одной
стране Европы ранее мы такого не встречали. Если бы все солдаты фюрера дрались, как эти русские на
аэродроме, мы завоевали бы весь мир.
Руку к каске,
отец.
Твой сын, Рейнхард.
До встречи.
P.S. До конца блокады немецкое
командовании так и не узнает, что аэродром, который они постоянно штурмовали и
бомбили был «лже-аэродромом» с макетами самолетов
в натуральную величину. И чтобы у немецких военных не было сомнений в его
подлинности, советские солдаты защищали его как настоящий.
А настоящий аэродром находился рядом и
он принимал самолеты всю блокаду. По
нему в город было доставлено свыше 5000 тонн продовольствия, 138 тонн почты,
десятки тонн медикаментов. Обратными рейсами вывезли более 50 тысяч
ленинградцев – детей, раненых, высококвалифицированных рабочих.